Выступление Екатерины Шульман на "Эхе Москвы" - наибольший интерес представляет вторая часть, в которой она рассуждает о демократии, но и об остальном мы поговорим:
И поговорим мы с вами о таких терминах как «автократия» и «авторитаризм». К азбуке демократии это имеет прямое отношение.
Для того, чтобы не замусоривать мозг слушателям, разницы между этими терминами, — поскольку терминология наша политологическая, она страдает много от чего, она страдает от того, что все термины воспринимаются как оценочные, что кажется, что «автократия» — это ругательство такое же, как «диктатура» и «тирания», а «демократия» это, наоборот, хорошее слово, там можно кого-нибудь похвалить; кроме того есть еще зазор между русскоязычной англоязычной терминологией и англоязычной, что тоже путает всех дополнительно, — давайте скажем о главном: что такое авторитарный политический режим.
Их насчитывается большое количество разновидностей. Многие исследователи по-разному классифицируют их, иногда в соответствии территориями, выделяя какие-то отдельно какие-нибудь восточные традиционалистские автократии и, понимаете, всякие такие интересные подвиды как расовую или этническую псевдодемократию по примеру апартеида в ЮАР, когда одна часть населения пользуется демократическими правами – белая, а других за это со страшной силой угнетают.
Главное, чем отличается авторитарная модель от модели демократической, — это концентрация власти. Вот если совсем грубо обобщать и говорить, чем отличается демократия от авторитаризма – она отличается тем: власть сконцентрирована или власть распространена.
"Демос" - народ, "кратос" - власть; говоря о критериях демократии, надо бы в первую очередь поговорить о том, насколько принимаемые государством решения соответствуют воле большинства населения, а не только о "рассредоточении" власти - "рассредоточеной" власть была и при феодальной раздробленности, а также в буржуазных государствах с конкурентными выборами, но отсекавшим большинство населения от участия в этих выборах имущественным цензом.
Я тут напомню такую вещь, которая называется «железным законом олигархии». Многие, наверное, из вас слышали про такой закон. Это вот немецкий социолог Михельс, который в 20-е годы, изучая партии, ему современные, вдруг обратил внимание на то, является ли партия консервативной или прогрессивной, либеральной или фашистской, все равно там через какое-то время власть захватывает небольшая группа партийного руководство.
Собственно, «железный закон олигархии» формулируется следующим образом: В любой структуре имеется тенденция концентрации власти в руках небольшой группы. Это, видимо, действительно социальный закон. Михельс, рассуждая далее, сделал из этого сделал вывод, что демократия вообще невозможна, потому что в любом обществе, в любой группе большой или малой эта тенденция концентрации власти будет себя проявлять. Но, как мы видим из опыта человечества, все-таки демократическое строительство возможно, демократии функционируют, более того, очень хорошо себя чувствуют.
Основной вопрос в том, интересы какого слоя населения представляет та или иная партия - по крайней мере в обществе, в котором люди имеют свободный выбор, какую из этих партий поддержать.
Теперь, говорят исследователи, сложно уже стало классифицировать, потому что никто не объявляет себя автократиями, никто не говорит: «Здравствуйте! Я тоталитарная диктатура». Все говорят: «Как? Так мы и есть демократия. Мы и есть демократия самая народная. У нас, пожалуйста — выборы, у нас — свободная пресса, у нас граждане чего хотят, то и демонстрируют». Имитация демократических институтов, демократических процедур стало необходимостью. Почему – потому что ценности изменились, потому что некие потребности у социумов всех типов появились. Люди не желают больше мириться с простым авторитарным правлением, они понимают, что хотя бы приличия требуют наличия вот этих самых институтов и процедур. Это не значит, что кто-то кому-то что-то навязывает – там.. западный стандарт силой, «а не то мы прилетим вас бомбить». Это значит, что культура изменилась, общества стали такими сложными, экономика стала такой сложной, что управлять ею этим самым методом концентрации власти более невозможно.
(...)
Северная Корея осталась последним, вообще, тоталитарным экспериментом на лице Земли. Все они уже как-то, слава тебе господи, инкорпорировались в общемировую семью, кто с большим успехом, кто с меньшим, но вот Северная Корея пока осталась.
Надо ли считать, что в число "инкорпорировавшихся в мировую семью" входит и Саудовская Аравия, Катар и еще несколько сохранившихся абсолютных теократических монархий?!
Вот уж кто нисколько не изображает из себя демократию и пишет о своей политической практике вполне открыто (1, 2), что же до обязательной идеологии - она у саудитов есть, ваххабизм называется.
И да - если говорить не о демократии, а о степени централизации ("экономика стала такой сложной, что управлять ею этим самым методом концентрации власти более невозможно"), то крупнейшие корпорации уже сравнимы с государствами (годовой оборот Toyota больше ВВП Чехии, Греции или Португалии) , а внутри корпораций демократией и не пахнет.
Еще один момент с авторитаризмом и демократией, на который хочется обратить внимание. Такой простой, детский вопрос: а чем демократия лучше авторитаризма? Почему все говорят, что демократия – типа хорошо, а авторитаризм – плохо? Может быть, это нас просто всех тут американцы запугали, поэтому мы так и говорим, а на самом деле ничего подобного?
Что нам показывают исследования, что нам показывает режимная статистика и политическая история недавнего и более-менее давнего прошлого? В чем преимущества демократии? Во-первых, в среднем они демонстрируют более высокий уровень жизни. Есть теория, что если вы бедная страна, может быть, вам лучше быть автократией, потому что вы тогда быстрее проведете реформы, не растрачивая себя на всякие сложные фигуры согласования, тогда, может быть, у вас наступит экономический рост.
Но нет, это не подтверждается реальностью. Даже бедные страны с демократическим правлением демонстрируют более высокие темпы экономического роста, чем автократии, которые начинали с низкого уровня жизни.
Было бы проблематично сравнить все демократические и диктаторские страны, поэтому мы сравним по ВВП и темпам его роста в последние несколько десятилетий две крупнейшие - в общей сложности наше сравнение коснется 36 % населения земного шара (18,6 % - население Китая, 17,9 % - население Индии):
(данные Всемирного банка)
Более того, есть принцип, пока не знающий исключения закон, согласно которому демократии не воюют друг с другом.
В Союзной Республике Югославия в 1990-е годы регулярно проводились выборы с участием и значительной долей голосов у оппозиции (как федеральные, так и в Сербии). Оппозиция в 1999 г. контролировала все ветви власти в Черногории (один из двух субъектов федерации), принадлежал оппозиционерам пост мэра Белграда (с января 1999 г. - Воислав Михаилович, Сербское движение обновления).
В общем - да, несовершенная, но основные критерии демократии налицо, и спасло ли это Югославию от нападения стран НАТО?
То же и с Ливаном, который многопартийные выборы с широчайшим спектром партий не спасают от периодических вторжений Израиля.
Демократическими были режимы Индии и Пакистана в 1999 г., во время Каргилського конфликта (военный переворот в Пакистане последовал как следствие поражение в войне).
В общем - теория "демократического мира" известна давно, вот только с эмпирикой выходит как-то не очень.
И еще одна интересная деталь: ни одна функционирующая либеральная демократия не переживала масштабного голода.
По современным меркам Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии в 1840-е годы, конечно, не было демократический государством, но тогда это было одно из самых демократических государств мира - что не помешало катастрофическому голоду в Ирландии (имевшей статус не колонии, а интегральной части королевства) 1845-49 гг.
Из недавних примеров - голод в Восточной Африке 2011 года коснулся не только failed state Сомали и весьма авторитарных Эфиопии и Уганды, но и Кении, где легальная оппозиция существовала и имела реальные шансы на приход к власти.
Чаще же всего голод в последние годы встречается не в устойчивых демократиях и не в устойчивых авторитарных режимах, а в failed states.
Поскольку эксперименты проводить нам довольно трудно – мы, политологи, не можем отделить 10 тысяч человек, поселить их в лесу, и дальше заставлять их имитировать различные режимы о тоталитарного до либерально-демократического – и сколько останется в живых…
(...) На лице Земли были любые типы политических режимов и помногу, специально, как там, у Набокова, в преддверии будущих нужд исследователя, например, были такие прекрасные эксперименты в XX веке, как разделение различных наций абсурдными, по линейке проведенными границами. По одной стороне – один режим, по другой – другой.
И один народ ведет себя, как совершенно два разных народа, а через некоторое время начинают выглядеть по-разному физически. Чтобы совсем это было убедительней, этот эксперимент был проведен дважды: один раз в Европе, другой раз в Азии, чтобы всем понятно было.
Если речь идет о сравнении ГДР и ФРГ, то на их экономическое положение повлияло прежде всего гораздо более тяжелое бремя репараций для Востока (в соперничестве КНДР и РК, как мы помним, же до середины 1970-х лидировал Север). Но это, разумеется, не единственный пример, наций, разделенных государственной границей - почему бы не сравнить уровень жизни узбеков и таджиков в позднем СССР с уровнем жизни представителей этих же народов на севере Афганистана? Азербайджанцев в СССР и азербайджанцев в Иране? Наконец, украинцев и белорусов в межвоенном СССР и межвоенной Польше - к концу 1930-х социальные показатели УССР и БССР были явственно лучше, чем в Западной Беларуси и Западной Украине.
Когда смотришь на политический состав Государственных дум предреволюционного периода, действительно, хочется плакать. Нам с вами до такой диверсификации еще жить и жить, сквозь года мчась. Мы с нашими четырьмя партиями, представляющими неизвестно кого, это просто… Почему? Это плоды, так сказать, предсмертной либерализации, которая в России тогда произошла.
Если бы царь-мученик не испугался и не свернул все это назад, если бы не разогнали бы Государственную думу, то русская политическая культура, которая тогда уже продемонстрировала достаточную, по крайней мере , если незрелость и устойчивость, то хотя бы богатство и разнообразие, она бы могла вырасти во что-то более устойчивое и спасти страну от революции.
Все политические партии Российской империи от кадетов и левее - это партии, изначально созданные как нелегальные (кадеты - как преемник Союза освобождения), а левые партии и продолжили действовать как нелегальные - представительство им помогала получить как раз внепартийная система выборов. Царь и его окружение ничего похожего на демократию создавать не собирались - не говоря уже об ограниченных полномочиях Государственной думы, даже до третьеиюньского переворота избирательное законодательство было крайне антидемократическим, и существование этих партий - следствие политической сознательности тех классов, которые дошли до понимания своего антагонизма с имущими классами (рабочие и крестьяне) или значительного противоречия интересов с помещиками, на которых опирался царский режим (буржуазия).
Это не заслуга царя, а его недоработка - и тем более странно сочетаются с апологией демократии слова, что дореволюционный режим надо было "спасать" от революции.
Помимо демократии, автор коснулась также биографии и идей Адама Смита, а также бюджетной политики РФ.
Применительно к Адаму Смиту, показательно не то, что Екатерина Михайловна о нем пишет, а то, о чем она умалчивает - конечно же, это трудовая теория стоимости, которую далее развил Рикардо и, наконец, окончательно обосновал и избавил от противоречий Маркс, выводы которого из этой теории оказались революционными.
Адам Смит, разумеется, от таких выводов был далек, но он был честным исследователем, представлявшим тогда еще являвшуюся прогрессивным классом буржуазию - а вот те, кто сейчас клянутся его именем во имя "невидимой руки рынка", от трудовой теории стоимости отказались, и о роли Смита в этой теории стыдливо умалчивают.
К чести автора, о влиянии Смита на Маркса она всё же говорит, но слишком уж невнятно, говоря почему-то о его влиянии на теорию базиса и надстройки (в которой у Маркса предшественники из буржуазных мыслителей были, но другие - историки Французской революции, писавшие о ней как о истории борьбы классов), а не теорию стоимости.
Поэтому, чем для нас ценен Адам Смит? Ну, во-первых, «Невидимая рука рынка» при всех, скажем, ограничениях этой теории все же подтверждается реальностью. Свободный рынок, свободный обмен товарами и услугами, свободная кооперация и конкуренция, действительно, стабилизируют систему, делают ее устойчивой, обеспечивают прогресс, обеспечивают свободу предпринимательской инициативы и, соответственно, в том числе, научный прогресс и всякого рода изобретения и удовлетворение человеческого гения. То есть невидимая рука рынка существует.
Когда Смит писал о преимуществах свободного рынка, он сравнивал деятельность частных предпринимателей - у которых тогда действительно была возможна свободная конкуренция почти во всех отраслях, в то время как в наше время в ключевых отраслях возникла олигополия - с предшествовавшими им цеховыми учреждениями, сковывавшими развитие производство.
Смит не мог сравнивать эффективность современных государственных и частных корпораций, потому что их в его время не было - и даже возникавшие уже тогда акционерные общества он не одобрял.
Если трудовая теория стоимости (Смиту она была нужна для борьбы с меркантилистами, и Шульман пишет о его полемике с ними, но не упоминает о том, что противопоставление производства продуктов накоплению драгоценных металлов, в котором меркантилисты видели самоцель, связано в том числе с обоснованием того, почему труд - единственный источник стоимости) Смита действительно оказались ценным наследием, перешедшим к Рикардо, а затем к Марксу и марксистам, то взгляды Смита на свободный рынок были прогрессивны лишь постольку, поскольку они были направлены против докапиталистических форм хозяйства.
Свободного же рынка в его понимании уже давно нет и более никогда не будет - частных предпринимателей давно сменили АО (которые уже Маркс и Энгельс рассматривали как этап на пути к обобществлению производства), а конкуренцию сотен и тысяч предпринимателей - олигополию, которую от от полной монополизации может спасти лишь государство.
И, наконец (в хронологическом порядке - наоборот, в начале) автор говорит о бюджетной политике РФ - если к ее критике закрытости бюджетной политики и высоких затрат на полицейский аппарат можно приветствовать, то прямое присоединение к националистам по вопросу о трансфертах из федерального бюджета в бюджеты республик и прочих регионов выглядит весьма неприятно. Из 20 беднейших регионов РФ 13 - республики (из всего 22 республик), тогда как в первой двадцатке - лишь Якутия, Коми и Татарстан.
Безусловно вызывает вопросы, как тратятся эти деньги, но говорить о том, как "республики объедают русские области" - это значит вести дело (в случае гипотетического прихода единомышленников автора к власти) к социальной катастрофе в этих регионах и их отделению от России.